Сайгаки: от вреда до пользы один шаг


Сайгаки могут стать ценным экономическим ресурсом. Нужно только разработать действенные механизмы, чтобы степные антилопы не доставляли проблем фермерам, а приносили пользу.


Как этого добиться – в интервью регионального эксперта в Центральной Азии по биоразнообразию и управлению природными ресурсами, специалиста Экспертной группы по устойчивому использованию и средствам к существованию Международного союза охраны природы (МСОП) Штефана Михеля.

– Штефан, из-за увеличения поголовья сайгаков усилилась нагрузка на пастбища и поля. Фермеры ополчились против этих диких животных. Все чаще мы слышим предложения снять запреты на их отстрел. Можно ли как-то «помирить» аграриев и антилоп?

– Конечно, всех нас, охранителей природы, радует, что поголовье сайги так сильно увеличилось, и одновременно мы понимаем опасения фермеров. В таких случаях, считаю, нужно признавать мнения двух сторон и тщательно, не торопясь, оценивать все доводы. К примеру, с отстрелом уже был негативный опыт.

Сайга в прошлом была многочис­ленным видом, но в начале XX века оказалась на грани исчезновения. В советский период популяцию восстановили, после чего антилоп принялись массово отстреливать, чтобы получать продукцию, в частности, мясо, и одновременно поддерживать предел численности популяции на уровне, который считался безвредным для сельского хозяйства. С распадом Союза никем не контролируемые браконьеры почти истребили всех антилоп. В 2003⁄04 годах в Казахстане их осталось лишь несколько десятков тысяч особей.

Когда сайгаки были почти истреблены, оставшиеся животные распались на три основные «ветви»: на так называемую бетпакдалинскую популяцию, обитающую в Центральном Казахстане, волжско-уральскую, занявшую территорию западнее Волги на европейской части Казахстана, и устюртскую – вблизи границы с Узбекистаном, между Аралом и Каспием. Распад на три разные популяции – это, скорее всего, эффект бывшего в прошлом браконьерства.

Обстановка оказалась крайне критичной: популяция на Устюрте к 2015 году сократилась до чис­ла, едва превышающего тысячу особей. У учёных были серьёзные сомнения: выживут ли они вообще?

Как раз в 2015 году случился большой падеж в Бетпакдале, когда в восстановленной популяции было потеряно около 200–300 тысяч животных. И так получилось, что восемь лет назад уральская популяция стала самой большой.

Она продолжала расти, и остальные популяции тоже потихоньку восстанавливаются благодаря усилиям государства и в какой-то мере простых людей и негосударственных организаций.

– В понедельник на брифинге в Астане было объявлено, что, по данным весеннего учета, в Казахстане обитает 1,9 миллиона сайгаков, а осенью их вполне может быть уже 2,6 миллиона. Теперь, когда одни казахстанцы выступают за отстрел этих животных, другие сомневаются в том, что озвученные цифры достоверны.

– Не хочу ставить под сомнение официальные данные. Популяция оценивается ежегодно с помощью авиаучета, то есть специалисты летают на самолётах по определенным маршрутам и считают поголовье сайгачьих стад.

Метод применяется давно в разных странах, он адаптирован для подсчета мигрирующих животных, но надо при этом помнить: никакой способ подсчета диких животных не может быть точным. Это не сельскохозяйственные особи, которых можно пересчитать буквально по головам.

Дикие животные перемещаются по огромному пространству, они неравномерно распределены на территории, ходят в больших группах, а некоторые экземпляры пугаются и бегут укрыться от летящего самолёта. Никакая из оценок не может быть стопроцентно достоверной. Это признают и эксперты, которые участвовали в подсчетах.

К примеру, согласно данным, устюртская популяция за год якобы выросла больше, чем на 100%. Биологически это невозможно! Там, очевидно, был в прошлом недоучет либо в нынешнем году переучет, когда одних и тех же животных посчитали дважды.

На Урале сейчас обитает самая многочисленная популяция. Большие стада сложнее считать. Вес­ной, накануне авиаучета, специалисты из нашей природоохранной организации, я сам, к сожалению, не мог участвовать, встретились сначала с инспекторами государственных организаций и поинтересовались, где ходят большие скопления сайгаков. И что интересно, наши специалисты в тех местах и рядом насчитали гораздо меньше антилоп, чем назвали инспекторы.

На самом деле посчитать точно очень сложно. Поэтому хочу сказать, что с цифрами надо быть крайне осторожными.

– Штефан, когда предлагают регулировать поголовье сайгаков, сразу возникает вопрос: как и сколько можно изымать без ущерба для популяции? Какие половозрастные классы животных можно разрешить отстреливать?

– В прошлом году предлагалось отстрелять примерно 10% уральской популяции. Тогда её оценивали в 800 тысяч особей, то есть хотели сократить на 80 тысяч голов. Но если бы так сделали, все равно не решили бы проблему. Ведь сокращение поголовья сайги на 10% существенной роли для фермеров не сыграет.

Во-первых, потому, что сайгаки неравномерно распространены, а во-вторых, их равномерно отстреливать тоже не удастся, и вообще, есть фермеры, которые сильно страдают от потрав, а есть и те, кто вовсе не страдает.

Как и сколько изымать животных, нужно думать и думать… Сайгаки живут недолго, поэтому любые методы регулирования их численности опасны. Если их продолжительное время отстреливать, то популяция может резко сократиться.

Беда в том, что если что-то случится, то оставшиеся животные долго не проживут. Фермерам кажется, что сайгаки размножаются стремительно. Это так, но при этом они долго и не живут!

Самцы участвуют в размножении максимум три-четыре года. В два года они становятся половозрелыми, тогда как годовалая самка уже может принести своего первого сайгачонка.

Значительное число самцов погибает после гона от истощения. И если отстреливать их слишком много, как это было в начале нулевых годов, то немало самок останется без потомства, и популяция может быстро сократиться.

– Значит, решить проблему сайгачьих набегов на поля только отстрелом не получится?

– Решить проблему путём массового изъятия с целью сокращения количества невозможно, если хотим сохранить вид, причём в таком количестве, которое ему нужно для существования и которое необходимо для устойчивости всей экосистемы.

Сайгак – естественный обитатель полупустынь и сухих степей, и нужно учитывать несколько интересных фактов, решая, какими способами управлять популяциями этого вида. К примеру, там, где был недовыпас из-за отсутствия сайгаков и сокращения поголовья домашних животных, в разы увеличивается проблема со степными пожарами, которые потом ведут к изменению растительности и продуктивности степи. Значит, отсутствие антилоп – тоже ущерб.

– Хорошо, пусть сайгак регулирует рост растительности, но эти его экосистемные услуги фермерам непонятны.

– Действительно, прямая польза – это уже нечто другое! Аграрии реально почувствуют пользу от сайгака, если почувствуют денежные купюры в кармане или увидят мясо в холодильнике, но такого пока нет. И в этом главная проблема, на мой взгляд.

Мировой опыт показывает: там, где фермеры имеют прямую выгоду от диких животных, они сразу становятся гораздо терпимее к ним.

– Сейчас ситуация так накалилась, что конфликт быстро уладить будет сложно, тем более после того, как, возможно, отстрел сайги разрешат с 2024 года. Не скоропалительно ли такое решение?

– Единодушного мнения, что делать в такой обстановке, так и нет. Давным-давно, с 2015 года, когда устюртская популяция была на минимуме, а бетпакдалинская тоже страдала, я – ярый сторонник устойчивого использования сайгаков путём отстрела, в том числе и законной торговли рогами. Вас, конечно, это удивляет, но опыт показывает: там, где люди получают пользу от животных, они готовы их охранять даже от браконьеров и терпеть потравы посевов...

Я – за законное использование сайгаков, но не с целью регулирования численности, оно может быть в виде побочного эффекта. А в таком случае мы должны решить, чего хотим: уменьшить численность сайгаков или стабилизировать её, уменьшить прирост или использовать и, одновременно, даже обеспечить максимальный рост популяции?

Да-да, и последняя модель вполне возможна: чем больше будет сайгаков, тем больше с выгодой их можно использовать.

– Что предлагаете Вы?

– Я думаю, нужно комбинировать разные варианты. Например, дать местным охотникам какие-то квоты на отстрел для самообеспечения, но без права торговли рогами. На рога, на мой взгляд, должна быть исключительная монополия государства.

Иными словами, если в рамках квоты для местных жителей
кто-то отстреливает самца, он должен сдать его рога в пункт заготовки, получить соответствующую квитан­цию и денежное награждение.

Так можно разрешить делать и по естественной смертности. Представьте, на фермерском поле прошел гон, животные все вытоптали, ущерб есть, но рога погибших самцов пока никто не имеет права собирать, даже за спасибо и грамоту.

Но если наладить законную заготовку рогов через государственные организации, то вырученные деньги мог бы получить лично фермер, или даже лучше их использовать как инвестиции для развития инфраструктуры аула – направить на ремонт школы, строительство водопровода или дороги.

Варианты есть. Также надо разрешить промысловое изъятие, которое должно осуществляться специалистами под строгим контролем.

Конечно, любой министр экологии боится этой темы. Но заготовка должна быть организована законно и прозрачно, так, чтобы незаконно добытые рога не принимались и чтобы принятые в пунк­те рога не уходили «налево», на чёрный рынок. Для этого сущест­вуют возможности и технологии маркировки и слежения.

Что касается мяса, то его тоже не надо дешево раздавать всем, кроме местных жителей. На продажу, тем более на экспорт, оно должно идти как драгоценный экологически ценный продукт. Главное – правильный маркетинг. Правда, Международная конвенция по торговле редкими животными пока запрещает торговлю рогами, поэтому Казахстану надо и к этому готовиться и заранее обосновать предложение на отмену подобного запрета.

– Но как быть пострадавшим фермерам?

– Можно создать фонд, в который будут поступать средства, вырученные от продажи рогов и мяса, и из которого потом фермеры, пострадавшие от сайгаков, будут получать деньги. Специально не говорю «компенсацию», потому что её всегда сложно рассчитать.

Не секрет, что основные враги фермера – зима, осень, весна и лето, дождь и засуха, снег и отсутствие снега, саранча и сайгаки. Можно продолжать дальше... У него есть один-единственный друг – государство, которое даёт субсидии.

Поэтому есть и такие предложения: по мониторинговым данным оценивать, в каких районах скапливаются сайгаки в критичное время, и именно этим фермерам платить из фонда деньги. На эти средства можно построить и ограждения для посевов, к примеру. Все эти меры вместе, думаю, могут изменить отношение людей к сайгакам.

– То есть однозначно утверж­дать, что ущерб фермерам наносят только сайгаки, тоже нельзя?

– Я бы назвал ещё один важный момент, о котором предпочитают молчать. Много целинных земель, где исторически обитали сайгаки, были распаханы в советское время. Надо признаться, что в Бетпакдале и в Приуралье климат и тогда, и сейчас не очень-то подходит для растениеводства. В советское время год или несколько безурожайных лет в нескольких хозяйствах не были большой проблемой, это компенсировалось в масштабе рес­публики или всего Союза.

В рыночных условиях это уже не работает. За годы независимости часть распаханных земель была заброшена, и сайгаки их начали осваивать заново. В последние годы хорошие цены на сельхозпродукцию, да с государственными субсидиями в придачу дали повод для спекуляций – некоторые фермеры пашут в непригодных местах, а потом все неудачи сваливают на погоду и сайгаков.

Это, бесспорно, очень щепетильная тема. Надо делать районирование местности, ещё и с учетом изменения климата. Если по естественным условиям пахотное земледелие здесь оправдано, то, конечно, нужно всячески поддерживать фермеров.

Пока же большинство жалоб поступает с тех мест, где находятся сенокосы и пастбища, и там оценивать ущерб ещё сложнее, чем на обрабатываемых полях, – сравнивать не с чем. Да и тут не все однозначно.

Например, известно, если на озимых зерновых культурах специально пасти баранов, то потом злаки лучше кустятся, выбрасывают больше стеблей, растёт урожайность. В Германии раньше была такая практика. Каждый ущерб нужно рассматривать конкретно, даже от времени года.

– Есть ли, Штефан, по Вашему мнению, альтернативный бизнес для фермеров, живущих по соседству с сайгаками?

– Я видел, что действительно есть места, где сильно вытоптана трава, но оценить тяжесть проблемы, повторяю, сложно. Если фотографии с дрона рассмотреть, видно очень много троп сайгаков, между ними растёт хорошая трава, а это означает: общая урожайность этих площадей не обязательно сильно уменьшится после прохода копытных. Так что нужно изучать все эти экологичес­кие аспекты влияния антилоп на растительность ареала обитания.

Нужно также решить, как грамотно включить в эту систему местные охотничьи хозяйства. За местными сообществами можно закрепить охотничьи угодья в пределах ареалов всех популяций сайги в Казахстане. Можно активнее привлекать местное население к развитию экологического туризма. Повторюсь: тогда местные жители сами будут заинтересованы в увеличении численности сайги до оптимального уровня и в охране дикой природы.

Я считаю: там, где на пахотных землях у фермеров есть реальные проблемы, нужно отпугивать сайгаков, а на пастбищах и сенокосах антилопы и домашние животные должны сосуществовать и вместе приносить пользу местным фермерам и Казахстану в целом.