Елжан Биртанов: Эти два года стали для меня своего рода магистратурой

Экс-глава Минздрава о судебном процессе, работе в министерстве и перспективах развития системы здравоохранения

Собеседник рассказал, с какими доводами по делу он не согласен, из-за чего произошел сбой в системе здравоохранения во время ЧП, какую европейскую вакцину против COVID‑19 предлагали Казахстану ещё в декабре 2020 года, и почему не удалось реализовать проекты по строительству крупных клиник в регионах. Также в ходе беседы экс-глава Минздрава оценил перспективы развития отрасли.

Напомним, что 28 октября 2022 года Сарыаркинский районный суд №2 Астаны признал Елжана Биртанова и его бывшего заместителя Олжаса Абишева виновными в совершении уголовного правонарушения, предусмотренного статьей 361 частью 4 пунктом 3 УК РК. По данной статье экс-министру было вынесено наказание в виде ограничения свободы сроком на пять лет, а его бывшему заместителю — в виде ограничения свободы сроком на 4 года. При этом по эпизоду «использование воздушного судна санитарной авиации» суд признал Елжана Биртанова невиновным и оправдал за отсутствием в его действиях состава правонарушения.

- Елжан Амантаевич, когда вы шли на заседание суда, то были уверены, что выиграете процесс, почему, на ваш взгляд, все пошло не так? В целом, с какими доводами, озвученными в суде, вы согласны, с какими нет?

- Этот процесс ещё не завершился, то есть решение суда первой инстанции не является окончательным. Тем не менее рано говорить, что мы проиграли, потому что идём поэтапно.

На первом этапе, действительно, пока мы не достигли всего того, чего добивались, но будем и дальше двигаться в обжаловании этого решения в городском суде, так называемой апелляционной коллегии. Далее посмотрим, как вы знаете, есть ещё и вышестоящая инстанция — Верховный суд.

Что касается того, почему все пошло не так, в принципе меня это сильно не удивило. С точки зрения права, мы дали все необходимые доводы и доказательства суду, чтобы признать отсутствие состава преступления по обоим эпизодам. Но с самого начала суд шел с обвинительным уклоном, с массовыми нарушениями как на досудебном этапе, так и в самом судебном процессе. Было понятно, что, скорее всего, приговор у этого судьи уже имеется. Исходя из того, как он нарушал даже базовые процедуры, стало понятно, что судья не стремится провести объективное судебное разбирательство. И самое главное — он не пытался обеспечить состязательность и равноправие сторон.

Например, судья допустил грубейшую ошибку, когда сказал, что мы закупили и подписали документы по цифровой платформе, хотя к реализации этих проектов с точки зрения подписания и выбора никакого отношения лично я не имел.

Подписывали документы ещё до меня мои предшественники — другие люди, всевозможные комиссии, финансовые службы, юристы, сам Абишев и ответсекретарь. К тому же были лживые доводы, что я знал и оказывал давление, поскольку в этом якобы заключается суть моего преступления, но ничего этого суд доказать не смог. Это первое.

Второе, судья озвучил, что платформа не была работоспособной тогда, когда мы принимали акты в декабре 2018 года, и она неработоспособна сейчас. Однако мы доказали в суде, что на момент приемки платформа соответствовала полностью техническим требованиям, а стало быть, работы были выполнены в 2018 году, и платформа находилась в рабочем состоянии, это подтвердили и все члены приемочной комиссии, включая инженеров и IT-специалистов. В то же время говорить о том, что сегодня платформа не используется, это уже вопрос ответственности нынешнего руководства Минздрава.

И третье, самое главное, в этом деле нет никакого ущерба, поскольку нынешний министр здравоохранения заявляет, что они будут запускать платформу в этом году, какие-то деньги на неё ещё просят. Платформа находится на балансе государства, она представляет собой нематериальный актив. И тут возникает двойная политика стандартов у Минздрава. С одной стороны, они поддерживают обвинения и говорят, что на 1,5 млрд тенге работы не выполнены, то есть это 20% от стоимости, значит — на 80% платформа готова. Тогда спрашивается, что они собираются использовать и каким образом этот ущерб определялся? Платформа — лицензионный продукт одной из крупейших европейских IT-компаний Ericsson Nicola Tesla, её невозможно использовать без конструктивных и юридических отношений с этой компанией. Если контракт Минздрава с ней расторгнут, тогда как они собираются это делать, при этом утверждая в суде, что Ericsson работу не выполнила, вот самый большой вопрос для Казахстана.

Всем известно, что Ericsson работает с правительствами многих стран и Всемирным банком. Следовательно, признание её недобросовестным поставщиком означает, что она не может претендовать на заемные средства международных финансовых институтов и участвовать в государственных тендерах, в которых она активно участвует в последнее время — в частности, сейчас разрабатывает аналогичный проект в Беларуси, причём за 57 млн долларов, а не за 17 млн долларов, как у нас.

- Какая есть вероятность, что с подачей апелляции вас оправдают?

- Я не хочу говорить банальные вещи, но если кратко — моя виновность пока признана только на первом этапе, она может быть признана на втором и даже третьем этапе. Однако принципиально я уверен в своей невиновности, поэтому надеюсь, что рано или поздно государство это тоже признает.

Знаю, многие считают, что я виноват и должен понести наказание за то, что во время пандемии погибли люди. Каждый имеет право на своё мнение. Но в данном случае, я говорю о верховенстве закона, который является, образно выражаясь, нервной системой нашей страны, как организма. Чем быстрее законность восторжествует в моем деле и в других делах, тем скорее «наш организм вылечится» от системного беззакония и тем быстрее мы реализуем программу президента о справедливом Казахстане. Ведь не случайно это основной посыл Касым-Жомарта Токаева в предвыборной кампании.

- Я знаю, что вы писали главе государства обращение, чтобы он проследил за справедливостью расследования дела, была ли какая-то обратная связь от него?

- Да, я дважды обращался к президенту. В первый раз в начале 2021 года, когда на меня был прессинг со стороны следователей с целью признать вину по делу о платформе. Тогда мне угрожали реальным сроком лишения свободы и я хотел довести до него данную информацию, но это оказалось не так просто, поэтому не знаю, что конкретно было принято.

Также я обращался к главе государства в текущем году с просьбой прекратить беззаконие со стороны агентства финансового мониторинга, которое, с одной стороны, расследует уголовное дело в отношении компании Ericsson по факту мошенничества, а с другой — через министерство иностранных дел официально пишет им письма, что никаких расследований не ведётся и вопросов к ним нет. А как к хорватской компании не может быть вопросов, если Биртанова и Абишева уже осудили за невыполненные Ericsson работы? Кроме того, требуют ещё вернуть 1,5 млрд тенге, которые ушли на счета компании, это не отрицает даже судья.

Вот об этом я проинформировал президента, надеюсь, был услышан, хотя на решение суда это не повлияло. Но так и должно быть, потому что по закону президент не имеет права вмешиваться в судебный процесс. Вся ответственность за принятое решение полностью лежит на судье.

- Вам была вынесена мера в виде ограничения свободы на пять лет, чем она отличается от домашнего ареста?

- Как пояснил судья, ограничение свободы — это тоже запрет на выход из дома в позднее время, запрет на то, чтобы покидать место жительства, то есть Астану, или менять работу без уведомления полиции. По крайней мере это то ,что я слышал, а какие ещё дополнительно будут ограничения — неизвестно.

- Хотелось бы знать, где вы сейчас работаете, какими проектами занимаетесь?

- Я уже два года работаю в частной медицинской компании. После того как я уволился из Минздрава, где-то через месяц мне предложили возглавить один крупный инвестиционный проект в сфере здравоохранения. Причём у нас есть проекты не только в Казахстане, но и за рубежом. Я занимаюсь вопросами развития сети клиник по новым принципам работы и вопросами улучшения качества медицинских услуг, которые охватывают большой спектр направлений.

- Как окружающее общество, коллеги, партнёры воспринимают ваш статус сегодня? Не мешает ли это вашей трудовой деятельности?

- Так как я являюсь первым руководителем компании, на меня распространяются нормы как казахстанского, так и международного законодательства. Соответственно тот факт, что я нахожусь в состоянии уголовного преследования в своей стране, влияет на проекты, которыми я занимаюсь, ведь они направлены на привлечение инвестиций, создание рабочих мест и новые медицинские технологии.

Тем не менее иностранные партнёры и даже международные финансовые институты продолжают работать с нами. Это говорит о том, что для международных организаций, в том числе в секторе здравоохранения, прежде всего важным является персональное доверие, чем формальная сторона вопроса. Надеюсь, что мы и дальше будем с ними эффективно сотрудничать.

- Судебные тяжбы длятся уже больше двух лет, тем не менее вы стойко держитесь. Что не даёт пасть духом?

- Люди гораздо дольше страдают, судебные тяжбы длятся более двух, трёх, пяти лет, многие находятся в местах лишения свободы, поэтому мне, как говорится, грех жаловаться. Конечно, без поддержки это нереально выдержать, потому что ты засыпаешь и просыпаешься с этой мыслью, весь день она у тебя в голове крутится.

В первую очередь, я благодарен своей семье, братьям, родственникам и друзьям. Безусловно, я ощущаю большую поддержку и со стороны общества, коллег, медицинских работников, журналистов.

Когда ты знаешь, что люди тебе верят, даже не понимая сути дела, это дорогого стоит. Возрастает не только вера в себя, но и ответственность, что надо бороться и идти до конца.

- Елжан Амантаевич, давайте вернемся теперь к тому времени, когда вы занимали должность министра здравоохранения, в частности к 2020 году, на который пришелся пик заболеваемости коронавирусом. Выходит так, что пандемия облачила все проблемы системы здравоохранения, на которые бы, вероятно, никто не обратил внимания, если бы не количество жертв. Поясните, почему так случилось?

- Когда страны находятся в состоянии мирного развития, они ставят перед собой совершенно иные задачи, чем при режиме ЧП, поэтому вопросы, в том числе быстрого реагирования со стороны госуправления на какие-то массовые катастрофы, остаются непроработанными.

Я объяснял главе государства, что наша система здравоохранения изначально была поставлена решать базовые проблемы здоровья и заболеваемости нашего населения. В первую очередь, бороться с заболеваниями, связанными с качеством и образом жизни человека, так как много людей умирают от инфаркта, проблем с сосудами, даже банальных инфекций органов дыхания и т.д. Вторая группа – это травматизм, вопрос, связанный с экстренной помощью. И третья группа – онкология. В последней области наука пока не придумала, как предотвратить это заболевание, вместе с тем с помощью технологий уже стало возможным продлевать жизнь онкобольным и даже полностью их излечивать. Все эти болезни и, соответственно, социальные последствия их считаются управляемыми, поэтому правительства во всем мире ставят борьбу с ними во главу угла. Таким образом, внимание и ресурсы Минздрава долгие годы направлялись в эти сферы.

В случае с пандемией никто не ожидал такого, ни одна страна в мире. К сожалению, в этом была и ошибка многих правительств, включая нас, что мы несерьезно относились к данной угрозе на протяжении многих лет.

Получилось так, что весной 2020 года мы видели только ту картину, которая сложилась на тот момент в Китае, Южной Корее и в других странах, и нам удавалось достаточно долго сдерживать первый пик заболеваемости. Если помните, многие думали, что мы скрываем от них правду и не верили, что в Казахстан коронавирус пришел одним из последних в мире, хотя у нас самая большая граница с Китаем.

При этом, когда мы каждый раз приходили в правительство и просили выделить деньги на эти нужды из резерва, нам говорили, обоснуйте. А мы могли только опираться на прогнозы наших учёных, которые основывались на немногочисленных исследованиях и прогнозах других учёных и международных организаций.

Мне часто вменяют цифру – 3 000 пострадавших, поясню, речь шла о первой волне, то есть прогноз был составлен на тот момент на ближайшие 2-3 месяца. Поэтому мы успели подготовить нашу систему к этой волне, когда она началась, количество пострадавших составило 3500-4000 за период объявленного ЧП в стране.

Осенью мы ожидали вторую волну, связанную с климатом. Но в тот момент мы не знали, что последуют 2, 3 и последующие волны. Никто не предполагал, что будут возникать вспышки с появлением новых агрессивных штаммов с большим количеством жертв. И теперь мы знаем, что летом 2021 года вспышка была в 2,5 раза выше, чем в 2020 году, по количеству зараженных и умерших.

Однако это не значит, что Минздрав спал все это время, как многие хотят представить, министерство работало практически в круглосуточном режиме с февраля 2020 года. Но я ни в коем случае сейчас не оправдываюсь, я говорю о тех сотнях, тысячах медицинских работников, которые трудились не покладая рук, а в итоге получили обвинения в некомпетентности.

- На ваш взгляд, насколько эффективно была проведена работа по вакцинации населения?

- В 2020 году у нас такой возможности не было, но мы работали со всеми производителями вакцин. И первой нам была готова предоставить для клинических испытаний свою вакцину китайская компания, причём официально. Эта вакцина в последующем стала одной из самых эффективных в мире.

Если помните, клинические испытания «Спутника» начались только в августе-сентябре в России. Как минимум в это же время мы могли бы это сделать в Казахстане с китайскими производителями.

Собственно, сам «Спутник» должны были получить в феврале, тогда бы к лету у населения мог бы сформироваться иммунитет. Но фактически же массовая вакцинация началась только в апреле прошлого года. Если бы Казахстан проводил более агрессивную работу по всем вакцинопроизводителям, то, конечно, удалось гораздо больше людей вакцинировать к лету 2021 года и сократить количество заболевших и умерших.

- А почему не получилось договориться с производителем китайской вакцины?

- Этот вопрос нужно адресовать уже тому руководству, которое пришло после меня, я эти решения не принимал. По какой причине все ставки были сделаны только на «Спутник» — непонятно, даже президент удивлялся, почему не заключили договор с Pfizer или другими производителями, хотя предложения от них поступали одновременно с российской компанией.

На самом деле мы начали работать со Всемирной организацией здравоохранения (ВОЗ) сразу, в программу по вакцинации вступили весной 2020 года, просто нужно было доработать все эти вопросы. По сути, европейские вакцины мы могли бы получить ещё в декабре 2020 года.

Я знаю, что в декабре 2020 года ряд международных фармацевтических компаний предлагали вакцину AstraZeneca нашему Минздраву, но он отказался. Насколько я понял, причина отказа была в том, что все резервы уже потратили на «Спутник». По крайней мере ответ эти фармкомпании не получили. Мы через свою компанию делали запрос им, они готовы были нам поставлять эту вакцину, но как выяснилось, частные компании не могут проводить вакцинацию в Казахстане, только через государственный закуп.

- В своё время вы провели, можно сказать, «редизайн» системы здравоохранения, включая переориентацию на первичную медико-социальную помощь, реформу скорой помощи, цифровизацию отрасли и переход системы на рыночные принципы, в том числе пытались внедрить механизмы ГЧП. С какими сложностями пришлось столкнуться и какие из ваших проектов не удалось реализовать в той или иной степени?

- Здесь вы правильно затронули тему государственно-частного партнёрства, именно в этой сфере мы не достигли тех целей, которые ставили перед собой.

В целом, если посмотреть на статистику, уровень инвестиций в основной капитал в секторе здравоохранения с 2017 по 2020 год вырос почти в два раза именно за счёт частных инвестиций.

Если говорить про систему ОСМС, то тут понятно, что частные клиники увидели для себя новую возможность конкурировать с государством ради пациента и для этого начали строить новые отделения, лаборатории и т.д. В последующем, вы знаете, программа дала свои плоды. Однако все это коснулось некрупных инвестиционных проектов и затронуло в основном сектор малого и среднего медицинского бизнеса.

При этом вопрос вставал о том, что в Казахстане отсутствуют медицинские флагманы – крупные университетские и региональные многопрофильные клиники. На данный момент большинство крупных больниц в стране сильно изношены. И чтобы решить этот вопрос, мы предложили в каждом областном центре построить за счёт средств частных инвесторов взамен старых большие современные клиники европейского уровня до 1000 коек.

Сейчас в каждом областном центре в среднем по 10 крупных больниц, но они все профильные, например, больница скорой помощи, детский перинатальный центр, онкологический центр и так далее. Проблема заключается в том, что врачи в них все разрозненные. Возьмём онкологию, если больному срочно потребуется сложная операция, то ему нужен будет высококвалифицированный профильный хирург, а чтобы договариваться с хирургом, нужно либо ждать очереди, либо ехать в другую больницу. Мы же предлагали собрать всех специалистов в одном центре. Такой мультидисциплинарный подход является естественным для многих развитых стран. Кроме того, с экономической точки зрения, опять же выгодно иметь одного главного врача или одного главного бухгалтера, чем 10 — в разных клиниках, так же как лучше иметь три аппарата МРТ, которые загружены на 100%, чем 10 нечасто используемых.

При том же объёме финансирования, что шел на содержание 10 больниц, мы рассчитали финансовую модель, которая позволяла обеспечить возвратность инвестиций за счёт экономии средств. Мы предлагали схему строительства на срок 3-5 лет, со средним сроком окупаемости проекта 15-20 лет, под проценты ниже рыночных, поскольку это долгосрочные инвестиции.

И самое главное, когда в 2019 году мы на ряде форумов представили эту программу, разработанную в соответствии с законом о государственно-частном партнёрстве, показали объёмы денежных потоков, которые эти больницы могут получать в рамках ГОБМП и ОСМС, то увидели огромный интерес со стороны крупных иностранных и местных инвесторов. Предполагалось, что бизнес будет инвестировать только 20%, а 80% пойдут из заемных средств. Для финансовых институтов — это же инфраструктурные проекты, по сути те же самые гособлигации, в которые они могли бы вложить часть своих средств вдолгую, под гарантии правительства.

Со стороны государства всегда можно договориться об уровне доходности проекта, основной вопрос заключался в том, ради чего оно туда пойдет, то есть какой получит в итоге социально-экономический эффект. К сожалению, чтобы рассчитать это, нет методик. Но на примере Турции, которая реализовала у себя аналогичную программу в 2005-2010 годах, построив до 2015 года около 16 больниц во всех своих областных центрах, можно увидеть результат. Сейчас Турция претендует на роль регионального центра медицинского туризма. На самом же деле все эти больницы существуют за счёт долга, который приняло на себя правительство Эрдогана в части валютных рисков. Это дорого, но оправдано.

Вместе с тем наша основная проблема состоит в том, что у нас нет пока каких-то чётких ориентиров, чтобы спрогнозировать стоимость казахстанских денег с точки зрения зарубежных инвесторов и соответственно определить уровень доходности. Кроме того, такие решения обычно принимаются чиновниками среднего уровня, но никто из них не хочет брать на себя ответственность.

Я был много лет членом экспертной группы по ГЧП в Европейской комиссии сотрудничества ООН и понимаю, что самый главный вызов для государства — это гибкость.

Посмотрите, в Европе вся инфраструктура построена за счёт ГЧП — мосты, тоннели, аэропорты и т.д. У нас же под гибкостью люди понимают возможность для коррупции, либо страх, что завтра тебе придётся отвечать за своё «гибкое» решение.

В итоге мы увидели, что нынешнее состояние государственного управления в нашей стране просто не готово к этому ни морально, ни законодательно.

Хотя интерес инвесторов основывается именно на доверии к казахстанской экономике и правительству. А мы этим не пользуемся.

- Помнится, что во время своей работы в Минздраве вы предложили ввести в квалификационные требования для главврачей знания в области предпринимательства. Чем это было обусловлено? Я знаю, что у вас самого есть степень МВА, как лично вам помогают эти знания в работе?

- Да, мы ввели это требование, потому что считаем, что руководители клиник должны иметь помимо медицинского образования ещё экономическое или обладать знаниями в области делового администрирования. Либо иметь только экономическое образование, поскольку это важнее для того, чтобы больница не разорилась. Неправильно, когда главный врач полдня находится на операции, а потом идёт подписывать платежки, в которых не разбирается, ведь закон требует, чтобы именно первый руководитель подписывал все документы. Такое происходит сплошь и рядом до сих пор.

Мы же строили модель, где СЕО, обладающий знаниями делового администрирования, руководит клиникой, а лечебными вопросами, условно говоря, занимается его заместитель – главврач. Во многих частных клиниках уже перешли к такой модели, и я уверен, что мы никуда от этого не денемся.

Конечно, исключения составляют научные центры, у них другое предназначение, там, безусловно, руководителем должен быть учёный.

Чтобы вы понимали, бюджет одной среднестатистической городской поликлиники составляет порядка 7-8 млрд тенге, не каждая даже крупная частная компания может похвастаться таким оборотом. И все дела этой клиники находятся в ведении одного человека.

Поначалу Комитет госимущества Минфина был против, чтобы мы вводили наблюдательный совет в больницах, создавали систему корпоративного управления в государственном секторе. Тем не менее нам удалось добиться, чтобы крупные клиники созывали правление и коллегиально принимали стратегические решения. Благодаря этому нам удалось значительно снизить уровень коррупции. По крайней мере, до момента, когда я был ещё министром.

Что касается лично меня, то я считаю, что получил незаменимые знания, пройдя программу МВА в университете Duke. Основное внимание в учебе уделялось таким темам, как лидерство и международные экономические отношения. Безусловно, эти знания помогают и всегда помогали мне в работе.

- При этом у вас изначально достаточно богатый бэкграунд, известно, что вы начинали свою карьеру с работы медбрата, потом были врачом-токсикологом, в разные годы работали главой Центра сопровождения государственно-частного партнёрства, даже выдвигали свою кандидатуру в депутаты мажилиса парламента… Чем намерены заниматься в будущем и какие уроки вам преподнесла нынешняя ситуация?

- На сегодняшний день я в промежуточном этапе, ведь решение суда не вступило в силу, то есть неокончательное. Пока я подсудимый, но в некоторой степени даже благодарен за то, что возникло это дело, так как оно позволило мне переоценить какие-то вещи, открыть много нового как в области информационных технологий, так и в сфере охраны прав граждан нашей страны. Выявилось столько нюансов, что по сути эти два года, пока ведётся дело, стали для меня своего рода магистратурой. В свою очередь, я достаточно времени отдал государственной службе, поэтому пора уже двигаться дальше, есть много других направлений в медицине, например, такие как инвестиции, наука и образование, биотехнологии, фармацевтика, и я намерен осваивать их. Это то, что касается моей будущей деятельности. Но сперва мне необходимо отстоять свою свободу и статус честного гражданина. Тогда я смогу и дальше приносить пользу обществу и стране.

- А как вы в целом оцениваете перспективы развития системы здравоохранения в Казахстане?

- Исторически система здравоохранения Казахстана сильно зависима от государства, как я уже говорил ранее. Несмотря на ту работу, которую нам удалось проделать за последние пять лет с точки зрения развития частного сектора в этой области, ещё многое предстоит сделать, чтобы количество переросло в качество.

С другой стороны — зависимость от государства — это хорошо, потому что в трудные периоды можно рассчитывать на устойчивое финансирование из госказны.

Безусловно, перспективы здравоохранения в Казахстане будут зависеть от развития экономики и государственности. Сейчас в первую очередь важно обеспечить в стране стабильность как на политическом, так и на геополитическом уровне, а экономика никуда не денется, она не терпит пустоты.

Я полагаю, что в ближайшем будущем произойдет рывок на стыке биотехнологий и цифровых технологий. Я вижу большое будущее у кибернетической медицины, у всего, что связано с искусственным интеллектом. Эти отрасли уже сегодня привлекают огромный объём инвестиций во всем мире. Казахстану нужно смотреть в эту сторону и, как говорится, не отставать.

Также сейчас происходит трансформация в части персонального контакта между врачом и пациентом: все реже медицинский работник держит руку на пульсе у пациента и чаще общается в режиме онлайн. Это тренд нынешнего времени, соответственно в данном направлении мы тоже наблюдаем огромные перспективы.

В целом я считаю, что потенциал у казахстанского здравоохранения — высокий. Мы всегда были лидером в своём регионе, и у нас есть все шансы, чтобы стать такой системой, которая будет полностью удовлетворять наших сограждан и быть конкурентной с другими странами.